Мишень [авторский сборник] - Андрей Ливадный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его вдруг замутило. Бросив бинокль, Гнедышев зажал руками рот и забился в конвульсиях. Олег резко оглянулся на шум, но поделать ничего не смог, только взглядом указал Зарубину — проследи — и опять повернулся к склону, по которому медленно полз Джон Селински.
«Не торопись, Джон… — беззвучно выговаривали побелевшие губы Олега. — Справа от тебя, двадцать метров вверх по склону… Только не ошибись, прошу…»
В этой ситуации он ничего не мог изменить. Лепетов мог только наблюдать. Джон, судя по всему, поздно заметил труп, и ему пришлось ничком рухнуть на землю, когда из обугленного дерна с воем сервоприводов поднялась лазерная турель. Теперь она хищно вращала радарной антенной в поисках жертвы. Олег машинально прикусил губу. Если бы Джон пополз назад и оказался бы подальше, то один выстрел из плазменной винтовки смог бы разрешить ситуацию… а так…
Черт, оставалось только ждать, холодея от предчувствий.
Хладнокровию Селински можно было позавидовать. Он уже был метрах в пяти от лазерной турели. Джон полз, умело используя складки местности, поваленный ствол дерева, каждый неприметный бугорок, зная, что уже фактически оказался в «мертвой» для радара зоне, и опасаться теперь следовало лишь видеокамер системы наблюдения, сопряженной со стволами лазеров.
Турель медленно поворачивалась из стороны в сторону, обшаривая гарь.
Олег наблюдал за ней со всевозрастающим напряжением, понимая, что в наводящем механизме орудия крылся какой-то дефект, поломка, иначе оно уже испепелило бы затаившихся в ста метрах ниже по склону людей.
«Очевидно, повреждена инфракрасная оптика», — рассудил он.
Селински уже обогнул турель, подбираясь к ней сзади. Расчет был верен, насколько это возможно при противостоянии человеческой психики и равнодушной, рассчитанной на уничтожение машины.
Олег наблюдал за движением Селински, до боли в пальцах сжимая волокончатый приклад плазменной винтовки. Ее предохранитель был снят, плазмогенератор заряжен, зеленое окошко индикатора показывало цифру пять полный объем, на какое было способно данное оружие.
Из побитого пожарами травостоя медленно поднялась рука с зажатой в ней гранатой…
Шарик цвета хаки звонко стукнул о станину орудия, отскочил и…
Черно-оранжевый столб огня и дыма выметнул фонтан земли в том месте, где только что возвышалась турель, тугой грохот ударил по перепонкам, нудно взвыли осколки, что-то с хрустом надломилось в кроне ближайшего дерева, с шелестом стал опадать поднятый взрывом песок…
Олег не прекращал наблюдения и потому видел, как над их головами, медленно вращаясь, пролетел фрагмент сервоприводного механизма орудия, и буквально в следующий миг с вершины холма ударило сразу несколько установок. Веер лазерных лучей с шипением ионизировал воздух над головами людей, глухо, злобно и равномерно застучало импульсное орудие ближнего поражения, в небесах возник резкий басовитый гул, внезапно сорвавшийся на визгливые, воющие ноты, и по земле замолотили разрывы настильного отсекающего огня, рассчитанного на поквадратное поражение местности…
Это был лишь слабый отзвук, отголосок того техногенного ада, который разверзся бы тут, будь система планетарной обороны действительно работоспособна, а так…
Олег даже не шелохнулся — пусть кроют, с них станется… но вот Гнедышев…
Бывшего корабельного капеллана можно было понять — он знал войну как величину абстрактную, равную вспыхивающим и гаснущим точкам на экранах целевых мониторов, ему была ведома узость отсеков, бездна пространства и множество заболеваний души, но настоящая война, с кровью, потом, лицом к лицу с беспощадным, равнодушным врагом, — это являлось для Павла опытом запредельным…
— Паша! — дико заорал Зарубин, краем глаза заметив, что Гнедышев не выдержал бьющего по земле огня, — он вскочил, метнулся в одну сторону, в другую, словно ища спасения от фонтанов вздыбившейся земли и находя вокруг лишь грохот да воющую смерть…
Зарубин тоже вскочил, метнулся к нему, но успел заметить лишь глаза Гнедышева — влажные, испуганные, растерянные… Сетка лазерных лучей, найдя наконец цель, резко опустилась ниже…
Ноги Павла еще бежали, а верхняя часть тела уже отделилась от них, падая назад…
— Паша… — Зарубин упал на колени, кусая губы, чтобы не заорать: Суки… суки…
Он порывисто поднялся, метнувшись вверх по склону.
Олег понял — еще секунда, и он потеряет всех.
Стоило сорваться одному, и беспощадная карусель смертей тут же взвихрилась вокруг них…
Вскинув голову, он нашел глазами ближайший источник режущих глаз лазерных вспышек, прицелился и, задержав дыхание, потянул спуск.
Оружие ответило мягким, едва ощутимым толчком, отчетливым жужжанием и обдавшим лицо жаром.
Голубая рукотворная шаровая молния пронеслась параллельно склону холма, чтобы разлиться на венчающей холм площадке остервенелым пламенем термоядерного синтеза…
Будь заряд чуть больше, и в этом огне потонул бы весь холм, но так в реакцию оказалось вовлечено лишь несколько кубических метров брони и сталепластика в том месте, куда угодил разряд плазмы.
Стрельба из плазменной винтовки на короткие дистанции — занятие самоубийственное, но Олег уже не думал о количестве рентген жесткого излучения, что распространялись от трехметровой воронки с остекленевшим дном, — все потеряло смысл в бушующем вокруг аду, и он, подчиняясь скорее инстинкту солдата, чем разуму, еще четыре раза резко повел стволом, меняя прицел, и столько же раз нажал на спуск.
Весь склон холма от плоской, выровненной искусственным путем вершины до его середины превратился в кипящий лавовый поток — почва пылала, деревья, оставленные здесь при строительстве рубежей ради будущей маскировки, вспыхивали и опадали пеплом прямо на глазах, в течение каких-то секунд… волна жара прокатилась во все стороны, сжигая остатки травы, в горячем воздухе закружил пепел и…
Внезапно наступила громовая, неправдоподобная тишина…
… Через минуту или две одинокая человеческая фигура появилась в стелящемся вдоль земли дыму.
В руках у Олега не было ничего, разряженную винтовку, чей генератор должен был накапливать новый заряд в течение нескольких часов, он бросил, а автомат остался болтаться за спиной, теперь на превращенном в стекло рубеже оружие было ни к чему…
Впереди простиралось поле радиоактивного шлака, — очередной, фактически незаметный на общем фоне разрушений шрам, еще одна отметина на многострадальном теле планеты Дион.
Шрам, поглотивший души четырех…
Нет, пяти человек…
В голове Олега было удивительно пусто. Он брел по горячей, остекленевшей земле, чувствуя ее жар сквозь подошвы ботинок, и его душа, казалось, отлетает вместе с прахом тех, кто сгорел в этом аду…
Во имя чего? Ради устранения последствий отгремевшей войны? Почему одна жестокость порождает другую, и есть ли конец у этой цепи злых противоречий, возникающих внутри одной цивилизации, одного, по сути, человечества, которое и сейчас, спустя годы после окончания войны, продолжает ненавидеть, жить этой ненавистью, мстить…
За этими рваными, горькими мыслями Олег не заметил, как добрел до уплощенной вершины холма. Остановившись, он с удивлением огляделся. Лавовая короста остекленевшей почвы покрывала не только этот, но и противоположный склон, хотя сюда не могли достать выстрелы из его винтовки. Этот рубеж планетарной обороны был смят, сплавлен в единый ком, и только устья вентиляционных шахт подземных коммуникаций, огарки антенн да несколько вертикальных входов-колодцев, с которых сорвало крышки люков, напоминали о том, что здесь полчаса назад находился один из укрепленных узлов этой самой обороны.
Олег с содроганием огляделся вокруг и вдруг увидел одинокую человеческую фигуру, которая брела по склону с противоположной стороны холма.
Он встрепенулся, хотел окликнуть внезапно объявившегося человека, но слова вдруг застряли в горле горьким, сухим комом, — ну разве не насмешка судьбы, — по склону холма медленно брел киборг…
Плазменная винтовка волочилась за ней на длинном, отпущенном с плеча ремне, медленно подпрыгивая на неровностях остекленевшей почвы.
Бум… Бум… Бум… Бум…
Похожий звук, мгновенная ассоциация заставили его невольно вздрогнуть, присмотреться, и Олег понял: это действительно она.
Та самая женщина-киборг, которой он дал кусок черствого хлеба той долгой, бессонной ночью перед высадкой, еще на станции.
Она шла словно сомнамбула, не видя ничего вокруг, не замечая ни Лепетова, ни сожженного огнем термоядерного синтеза рубежа — ничего.
Правую руку с окровавленной, обожженной кистью она неловко прижимала к груди, по худым щекам, смывая копоть и засохшую кровь, текли слезы. В ее блуждающем взгляде жило безумие.
